_Принято считать, что в русской литературе крестьяне не оставили своих писаний. Повествование, составляющее настоящую книжку, отчасти опровергает это заблуждение… Публикуемая рукопись – мемуары рядового человека, бывшего плотью от плоти русского крестьянства. _

_Как-то в 2001 году в Верхнетоемский краеведческий музей попала с виду обыкновенная тетрадь, вернее, амбарная книга. До недавнего времени такими журналами для записей были завалены недра любой бухгалтерии. Надпись на обложке гласит: «История Гавриловского с/с». Исписанная мелким аккуратным убористым почерком тетрадь, с картами-схемами местности и таблицами, привлекает, прежде всего, обстоятельностью описания. Чем больше её читаешь, тем больше начинаешь понимать, что перед тобой не набор отрывочных сведений о жизни отдалённого уголка Русского Севера, где на протяжении шести столетий теплится жизнь, а исповедь человека, попытка подвести некоторый итог, осмыслить определённый жизненный этап. Тем более, что этап этот совпал с событиями Первой мировой войны, революции, Гражданской войны, НЭПа, коллективизации, Великой Отечественной войны. Автор воспоминаний непредвзято излагает собственный взгляд на события. Историк-краевед найдёт в них богатый фактографический материал, этнограф – интересующее его описание жизни и быта северного крестьянства рубежа 19-20 веков, фольклорист – легенды и предания, бытовавшие у выйских жителей, а наш современник – уникальную возможность познакомиться с мироощущением человека того времени. Живой разговорный язык автора, пусть и лишённый литературных изысков, как нельзя лучше, позволяет это сделать. _

_«Рукописи не горят!» – в справедливости этих слов, оброненных классиком, убеждаешься всякий раз, когда попадаются такие записки. «Историю Гавриловского сельсовета» написал в 1957 году уроженец Гавриловской волости Сольвычегодского уезда Вологодской губернии Яков Иванович Нифанин. Полвека назад не то, чтобы публиковать – показывать их кому-либо было опасно – уж слишком они расходились с установками официальной идеологии! После смерти автора рукопись хранилась у его сына, Аркадия Яковлевича, в Верхней Тойме. Потом А.Я. Нифанин передал тетрадь в организованный при Верхнетоемской средней школе музей. Стараниями учителей- энтузиастов она сохранилась и дошла до нас в полной сохранности. _

**

Охотой на дичь и пушного зверя занималось всё население. Порядок охоты был таков: с 1 сентября уходили на охоту, завозили каждый в свою избушку хлеб. Хлеб (муку) завозили по речкам в лодках, а нет реки, то на санях осенью, когда вывозили дичь. Хлеб лежал там целый год. 9 сентября ставили силышки на дичь. Раньше 9 сентября воспрещалось расставлять силья. Охота начиналась 9 сентября. Все начинали в один день. Это было установлено, чтобы никто никого не облавливал.

Каждый охотник имел по три круга (тропинки), в которых расставлял от 600 до 900 сильев для ловли дичи. Обход делал: 1-й круг – в понедельник, 2-й – во вторник, 3-й – в среду, в четверг – опять 1-й, в пятницу – 2-й, в субботу – 3-й, в воскресенье – отдых, никуда не ходил. Каждый охотник охотился строго на своём участке, осматривал только свои ловушки.

Охотились без собаки, потому что тогда собака ещё не нужна. В двадцать дней дичь вылавливают. К 1 октября приводят собак. Собак ведут в лес жёны охотников, несмотря на дальность: иные идут по два-три дня. С 1 октября начинают бить пушного зверя. Белку били ружьём.

Было время, белку ловили в плахах. Ловушку наживляли шишкой. Потом стали добывать луком: были стрелы и колбы (колчаны – А.Р.). Били вдвоём: один бьёт, а другой следит за полётом стрелы, затем по линии идут – отыскивают стрелу.

Белку били каждый на своём участке. На чужой ходить запрещалось, несмотря ни на что. Хоть на своём участке мало пушнины, а на чужом больше – пользуйся своим. Если нет на своём участке пушнины – уходи домой, на чужой не заглядывай. Этот порядок строго соблюдался. Никто его не нарушал.

В 1900-х годах на охоту выходили мужчины все поголовно. Из деревни Кудрина Гора ходили на охоту 45 человек. Из них 25 с собаками. Ловили дичи 5000-6000 штук. Столько же белки. И это только одна деревня! Это было большое подспорье в каждом хозяйстве.

На охоте жили 7-8 недель. Когда заморозит, дичь всю уложат в амбарчики. Идут домой. Пушнину уносят на себе. Как только реки замёрзнут и немного припадёт снегу – едут за дичью. Вперёд идут – везут продукты для будущего года, а обратно – вывозят дичь.

Завезённый ли хлеб лежит целый год, или дичь оставлена – не было случая, чтобы кто-то воровал, хоть всё это находилось в лесу.

Материальное положение и быт крестьянина зависит от местных условий. Главным образом от пахотной земли, от сенокосных угодий, от лесных участков для охоты. Побочных заработков до 1900 года не было. Край был суровый. Хлеб не каждый год выходил. Обработка земли была плохая: не только плуга - сохи хорошей не было! Сошников никто не ковал, а доставали где кто сможет. Соха была из двух сошников – большого и маленького. Между ними был маленький промежуток. При вспашке туда набивались сорняки. Приходилось через каждые 5-10 метров останавливать лошадь и очищать соху. Носок у сошника быстро изнашивался, а кузнецов своих не было. Вот и пашешь, как кулачком каким…

Бороны были деревянные и зубье деревянно. Зубья у бороны и так толсты, да ещё поизносятся – дак хоть той стороной бороны борони, хоть другой – мало разницы… А теперь, пожалуй, и хорошему плотнику не сделать деревянной бороны! От такой обработки да в таких лесах разве много хлеба снимешь? Да и смолоть было негде – мельниц не было. Зерно толкли в ступах, а мололи – на ручных жерновах, поэтому каждому хозяйству нужны были свои ручные жернова.

За счёт одной пахотной земли не проживёшь. Необходим ещё и сенокос. Сенокос требует меньших затрат труда. Пахать, сеять тут не требуется, а только убрать. Поэтому сенокос тоже делили, как и землю. Кажется, уж тут никто не может быть обижен, но получается не так. Та деревня, которая имеет меньший сенокос, своего участка не отдаёт.

Сенокос измерять очень трудно, часто, даже невозможно, потому что участки очень мелкие, и на сенокосах, расположенных по разным ручьям, травостой разный. Да и сена всего не перевешаешь и не обмеряешь. Поэтому делают выкладку. Обмеряют верёвкой и определяют, сколько это будет в возах. Брали в каждой деревне одно хозяйство. Сколько сена окажется в этом отдельном хозяйстве на одну надельную душу, перемножали это количество на количество душ этой деревни. Это и был результат того, сколько деревня имела возов сена. В каком хозяйстве сено окладывать, комиссия сама выбирала и стремилась выбрать такое хозяйство, в котором больше сена. Бывало так, что сена насчитают гораздо больше, чем есть его на самом деле.

Так делили и леса для охоты. Хотя и делили по душам, но было не поровну. У кого участки были издавна заняты, так и оставались за ними. Земли и сенокоса при разделах убавляли. Негодное отрезали, лучшее оставляли.

По природным условиям деревни Тужиковская и Подольская оказались в лучшем положении. В самом худшем положении были деревни Ламлево и Тиневская.

Охота велась примитивным способом. Дичь ловили силышками, пушного зверя - плахами, зверя - петлями (верёвкой), рыбу – вёршами в заезках. Бывало, иной охотник и не такой хороший, но на его участок никто, кроме него, не ходил, не облавливал.

С участка вся дичь доставалась тому, кто им пользовался. Каждый имел свой маленький надел пахотной земли, надел сенокоса, надел для охоты на дичь и зверя. Посев производили все одинаково: как зерновых, так и льна, конопли и репы. Если на каком-либо участке сеяли лён, так все засевали лён, если репу, так все – репу и т.д. Свой участок каждый обрабатывал своей семьёй. Если хороших рабочих рук в семье мало, то работали подольше. У кого рабочих рук больше – срабатывали пораньше. Найма не было. Все в семье, от стара до мала, работали. Особенно трудно было беременным женщинам во время уборки на полях. Бывали случаи: в поле рожали детей.

Земля в большинстве была супесчаной, которая требует много навоза и хорошей обработки. При плохой обработке земля сильно зарастала сорными травами. Для обработки земли инвентаря не было. Были только сохи да деревянные бороны. Хотя земли было много, но обрабатывалось малое её количество. Поля тянулись лентой возле реки. Ветра дули мало. Воздух стоял, как в кадке. Солнце из-за леса выходило поздно. Заморозки наступали рано, и хлеб прихватывало морозом. Семена не каждый год были: доставать их нужно было издалека, а дороги были плохие.

Пивные праздники справляли не каждый в одиночку, а всей деревней. Пиво варили, смотря по возможностям семьи. Кто плохо живёт или мужа не имеет, хоть полпуда, а всё равно варит на поварне.

Женщины вина не пили, даже мужчины были некоторые, которые вина не пили, а пили только пиво. Когда выпьют, пойдёт оживлённый разговор. Каждый хочет показаться лучше, чем он есть. Вот и начнут хвастать кто чем: силой, ловкостью, смекалкой, конём, ружьём, собакой, деньгами, хлебом, сыновьями, дочерьми, а кто – и своей женой! А другой и соврёт: начнёт рассказывать небылицы. Что только не расскажут!

Потом начинают песни петь. Песни поют длинные, протяжные, заунывные и печальные. Хозяин сам в тот день не пьёт, только гостей угощает. Если кто будет скандал заводить, сразу выпроваживают того на волю. Говорят, раньше каждый праздник происходили драки, дело доходило до больших. Но я не запомнил больших драк.

Народу на праздник собиралось много. Как только затевалась драка, то быстро разнимали, драться не давали. На другой день праздник был для себя. На этот случай оставляли чашку хорошего пива и бутылку вина. Каждый со своей женой: ходили пировать. Заходили к каждому в дом – к тому, кто в компании. Когда уже в два, в три дома сходят, все сядут за стол да запоют песню: «Сяду я за стол да подумаю, как на свете жить одному…». Женщины подхватят: «Без молодой жены, да без малых деточек», – так просто вся изба как бы взлететь хочет! Потом частушки и гармошка появятся – и опять все пошли в другой дом. Так обойдут всю деревню.

А вот как молодёжь проводила юные годы. Год их начинался с осени, с Егорьева дня. Осенью начинались вечёрки (сидбища). Все девушки ходили на беседу с прялками - пряли куделю. Собирались в одной избе. Взрослые садились на лавки, а недоростки (здесь – подростки. – прим. А.Р.) на скамейки. Все сидели пряли свою пряжу, пели разные песни. На беседу приходила молодёжь. Взрослые парни садились к девушкам, вели тихий скромный разговор, но не мешали девушкам работать. Малыши под порогом шалили. Если сильно зашалят – отправляли домой, а если сидели смирно – их никто не трогал.

Вечёрки – самое дорогое время для молодёжи, где вдоволь можно было наговориться и налюбоваться друг другом. Женатые мужчины и замужние женщины на вечёрки не ходили. Вечёрки продолжались до заговенья на Рождественский пост. На святки девушки откупали избу, которую сами отапливали своими дровами. Хозяину платили по вязанце ржаной соломы. На игру ходили с полудня, а в праздничный день – с утра. На игру девушки приходили без работы. Проводили простые игры, но не плясали.

Больше других проводили игры такие: взявшись за руки, ходят цепью от передней лавки до порога зигзагами («Около Дону»). Цепь заводили так: сначала выйдут две девочки-подростка, взявшись на руки, берут парня, парень берёт за руку девушку. Так образуется цепь. Ходят долго, шёпотом разговаривают, потом быстро разбегаются. Девушки садятся на переднюю лавку, а парни на боковую.

В праздничный день на игру приходили женщины. Они сидели или стояли в кути (за перегородкой) – обсуждали молодёжь. 6 января (по старому стилю – А.Р.) игры заканчивались. Недели через две-три устраивали горки (катушки). Катались на санках. Горку основывали парни и девушки, нарывали снег, поливали водой и очищали её от снежных заносов. На санках катались девушки. Девушка покатится, а парень садится ей на колени. Таким образом, катали девушки парней, а не наоборот. Катушки длились до самого Великого поста.

О Пасхе устраивали качули (местное название качелей – А.Р.). Парни приносили ляпунье (длинные вицы – А.Р.), вешали на столбы. Качались по двое. Ещё забава: вытёсывали доску, клали её на чурку и по двое прыгали на ней подле стену. Так продолжалось до Вознесения.

Наступает лето. Молодёжь ходит в поля, на красивые места, рвёт цветы, заводит игры. Например, «В бегунью». В полях, лугах, где всякие цветы, среди излучин реки – есть где порезвиться.

Приходит Петров день. Он как экзамен в институте. Этот день определяет, насколько молодёжь подготовилась к другой, взрослой, жизни. В этот день на площадь (называлась «Берег») между деревнями Подольской, Тужиковской и Романов Остров обыкновенно собирался народ со всей Гавриловской и со всей Выйской волостей.

Был такой порядок: когда девушке исполнится полных семнадцать лет, она должна повязать (положить) на голову ленту и выйти в этот день на берег (называлось «встать в столбы»). Если она не встанет в столбы, то люди осудят, скажут: «Вот, ей уж полных 17 лет, а ленты не положила – молодится!» Дозволялось до трёх раз накладывать на голову ленту, а если по три года ленту положит и простоит в столбах, а замуж после этого не выйдет, то больше ленты накладывать нельзя. Если повяжет ленту в четвёртый раз – тоже осудят или осмеют, скажут: «Она уже в четвёртый раз в ленте, и опять в ленте!» Это делалось для того, чтобы люди знали: раз в ленте на берегу стоит, значит, можно сватать, а которая в прошлом году стояла в ленте, а сей год – нет, значит, уже старая. Лента – девичий головной убор.

Женские головные уборы были самые разнообразные. Девушки носили только платок. У замужних уборы были: кокошник, почелок, перевязка, самокидка, колпак. Ленту только девушки повязывали. Она была сделана из толстой бумаги, высотой полторы или две четверти аршина, обшивалась шёлковой материей, а сзади распускались шёлковые ленты. Эту ленту накладывали девушке на голову, она казалась гораздо выше ростом. В уши вкладывали серебряные серьги-голубцы, на шею вешали серебряную поцепку (некоторые – две) в четырёх и в трёх кольцах. В руки девушке давали свёрнутый платок, наряжали в самый лучший сарафан. Если нет хорошего своего, брали у соседки. Но, как я запомнил, сарафаны были у некоторых и шёлковые, и кашемировые.

…Девушки идут стройно, голову несут ровно, слегка откинув назад. Действительно, девушка была в тот момент самой красивой во всей своей жизни. Выйдут девушки – что королевны какие! Становятся в два ряда, друг за другом. Каждая смотрит в затылок стоящей впереди. Немного пошатываясь, двигаются назад. Задняя выходит и идёт вдоль ряда. Голову несёт высоко, платком в руке немного помахивая. Становится впереди. Так все перехаживают. А перед ними стоит народ. Особенно много женщин. Каждой девушке дают оценку. Все недостатки отметят.

На третий день начинаются сватания.

Свадьбы проходят до Прокопьева дня (8.07. по старому стилю – А.Р.). Всегда женились на страду, чтобы не кормить ещё одного человека напрасно. Какая девушка не выйдет, той приходится опять готовиться целый год. А за три года не выйдет замуж – на «экзамен» её уже не принимают.

Книга: Нифанин Я.И. Гавриловские бывальщины [подгот. текста и коммент. А. В. Русанова]. - с. Верхняя Тойма (Архангельская область) [Ред. район. газ. Заря], 2007. - 85 с. Можно читать онлайн или скачать